Последние танки в Париже

Интервью с идейным панком Лёхой Никоновым

От редакции.
Для наших постоянных читателей этот материал покажется, мягко говоря, неожиданным. Обратиться к «питерскому андеграунду», побеседовать с одним из ярчайших панков современности о творчестве и взглядах на жизнь — неожиданное решение редакции.
Однако сложные времена, а мы говорим о неоднозначном периоде «лихих девяностых», рождают по-настоящему творческих людей. К сожалению, мы уже не сможем пообщаться ни с Юрием Мамлеевым, ни с Эдуардом Старковым, но можем поговорить с людьми, взращёнными их творчеством.
Этой статьей мы открываем еще одну страницу нашего журнала: история отечественного андеграунда.

На песнях и стихах Лёхи Никонова выросло поколение девяностых, да и нынешних подростков можно встретить на концертах ПТВП. Наравне с мужчинами и женщинами, которые годятся им в родители. Отрываются одинаково все.
Книги Лёхи никогда не печатались через издательства и не лежали в сетевых книжных магазинах, но их читают тысячи людей по всей стране и за рубежом — самиздат не победить. Группу Последние Танки в Париже знают, как символ свободы, протеста и вечной, молодой, крепкой ярости.
Fitzroy побеседовал с Лёхой, чтобы разобраться — какой путь у русского поэта, уживутся ли в одном авторе стихи с прозой, и можно ли подсесть на аскезу.

Все знают тебя как Лёху Никонова — поэта. В какой момент ты решил написать большую прозу, роман? Что привело к этому решению?

Я долго шёл к этому, с детства. Первую свою прозу начал писать в больнице, когда был маленьким, болел воспалением лёгких. Написал тогда целых три страницы! Да и потом я к этому возвращался. Если посмотреть мои поэтические сборники, там всегда есть небольшие поэмы в прозе. Поэма «Медея» тоже частично в прозе. В общем, подступы были. То, что я сейчас готовлю ‑это будет гонзо-крайм-история о трёх неудачниках, которые украли очень много наркотиков и пытаются скрыться. Действие романа происходит в милениум, со всеми характерными обстоятельствами того времени. Роман называется «Короли кайфа» и, надеюсь, появится в продаже уже этой осенью.

Что сложнее для тебя писать: стихи или прозу?

Раньше было сложнее прозу писать, особенно в молодости. Сейчас прозу писать легко, чувствую себя демиургом, который одновременно и парит над текстом, и находится внутри этого текста. Очень приятное чувство, необычное. Вообще, все старые поэты пишут прозу. Это печально, но факт.

Есть мнение, что проза от поэтов всегда проигрывает их стихам: Маяковский и Бродский, например, писали прозу, но до неё добираются только истинные поклонники и то, не всегда остаются в восторге. Что думаешь на этот счёт?

Думаю, что мнение достаточно убедительное. Сам не люблю, когда поэты пишут прозу, такой вот парадокс. Давайте вспомним Набокова, который считал себя поэтом. С моей точки зрения, он очень слабый был поэт, но проза у него великолепная. Пастернак? «Доктор Живаго». Мне никогда не нравился этот роман… Да, наверное, это так. Надеюсь, моя проза не будет такой!

Твой первый роман «Тотальный джаз» — насколько это автобиографическое произведение? Какая там доля вымысла? Ведь доля вымысла есть всегда.

«Тотальный джаз» это всё-таки не роман, а поэма в прозе. Это однозначно автобиографическое произведение: текст о том, как я начал писать стихи, как начал петь в рок-группе. И как познакомился с Эдуардом Старковым, вокалистом группы «Химера». Если бы не он, моя творческая биография наверняка сложилась бы совсем по-другому. Фактически, он был моим учителем, хоть наше общение и было на равных. Весь этот текст — дань памяти Эдуарду Старкову. Хотя бы потому, что о нём очень мало информации. (прим. автора — 23 февраля 1997 Эдуард Старков покончил с собой). Вымысла в этом произведении нет. Всё, что там описано, происходило на самом деле.

Много сейчас говорят про метамодерн, спорят: что это? Он существует вообще? Нет единого мнения. А ты что думаешь? Какой метамодерн в прозе и какой в поэзии?

Метамодерн, конечно, существует, хотим мы этого или нет. Мы привыкли, что в модерне, к примеру, одна из школ обязательно отрицает другую, соперничает с ней. Футуризм отрицал символизм, имажинисты пили с футуристами… В метамодерне такого нет. Нет никакой борьбы. Это уход от цитаты, осцилляция. Исповедь. Конечно, это я описал очень коротко и просто, но есть такой писательский парадокс — иногда, когда говоришь банально, мысль проявляется ярче. Сравните текст Джойса и Бунина, например.

Расскажи, кем ты был, до того, как стал поэтом, писателем и рок-звездой? Кем работал?

Думаю, поэтом не становятся, им рождаются. Но если по фактам: когда написал первый стих, это был 93‑й год. Что я делал до этого? Незаконными вещами занимался, как и бОльшая часть моего поколения. Почти всё поколение 90х ушло в криминал, это не секрет. Но были и две официальные работы у меня. Однажды я отправил в местную выборгскую газету (прим. автора — Лёха из Выборга) свои стихи. Их сразу же напечатали, и редактор позвала меня к ним, вести молодёжную рубрику. Я проработал там примерно полтора-два года. Писал то, что сам считал нужным. Ещё пару месяцев работал в морге при больнице: таскал носилки. И с больными, и с трупами. Было и такое!

Как избегать творческого кризиса? Когда совсем не пишется, хоть убей.

Никак! Я ухожу «в запил». Секс, драгс, рок-н-ролл. Жду, пока это просто пройдёт. Других способов не знаю. Просто нужно быть начеку, когда «оно» вернётся, быть готовым что-то записать. А так — просто ждать, как юная девушка ждёт любви.

Как считаешь, долго ли ещё люди будут ходить на поэтические вечера? Или наступит момент, когда всем это наскучит?

Я одним из первых начал выступать со своими стихами. Ещё в Выборге. И тогда люди приходили, и сейчас. Сейчас, конечно, побольше, но дефицита внимания я никогда не испытывал. Наоборот, оно было очень яркое. Допускаю, что тут дело именно во мне, в моей личности, не буду утверждать, что именно в моих текстах. В целом, меня мало интересует этот вопрос в общем ключе. Мне важно, чтобы ходили на мои концерты и концерты моих друзей-поэтов, которых у меня немало.

Чтобы писать, нужно быть несчастным? Можно ли создать хороший текст, будучи счастливым?

Набоков, к примеру, считал, что можно создать текст, будучи счастливым. И, в принципе, даже создавал. Хотя эти его «счастливые» тексты невозможно читать, как по мне. Скучно. Без конфликта внутри поэт и писатель вряд ли создаст что-то интересное. То, что ты называешь «быть несчастным» — это скорее «иметь конфликт». Хотя, да, это вряд ли делает нас счастливыми. Конфликт порождает борьбу.

Многие поэты и писатели, да и в целом, творческие люди, страдали — и страдают — от зависимостей. Алкоголь, наркотики, азартные игры. Как считаешь, можно ли быть гением и при этом оставаться ЗОЖником? Блюсти аскезу.

Аскеза — точно такая же зависимость, как и алкоголь с наркотиками. Свидетельство тому — биография Льва Толстова. Он ведь этой своей аскезой упивался, как героином. Устроил настоящий «наркотрафик», со всего мира ездили люди в Ясную Поляну за частичкой его аскезы. Но вот скажи, как, к примеру, без водки представить «Москву-Петушки»? Или без наркоты тексты Берроуза? С другой стороны, мы часто видим наглядное падение автора на фоне его образа жизни. Бодлер, к примеру. Вопрос того, помогают или мешают зависимости, спорный и открытый.

Если бы тебе сказали: Лёха, до конца жизни можешь остаться либо поэтом, либо рок-музыкантом либо прозаиком! Что бы ты выбрал?

Надеюсь, перед таким выбором меня никогда не поставят! Мне как будто предложили творческую дуэль между тремя моими ипостасями, но, когда стреляются трое — обычно все трое погибают. Поэтому я не буду выбирать.